Недавняя ситуация в Кыргызской Республике, связанная с инициативой рассмотреть возможность возвращения смертной казни за особо тяжкие преступления против женщин и детей, наглядно демонстрирует ключевую проблему постсоветских государств Центральной Азии — разрыв между формальной независимостью и реальным суверенитетом. Сам факт того, что Конституционный суд отказал в рассмотрении вопроса, ссылаясь прежде всего на международные договоры и обязательства, показывает пределы внутреннего политико-правового манёвра государства.

Существенно не само решение — смертная казнь как мера наказания является предметом сложных морально-правовых дискуссий,  а важен сам механизм ограничения. Государство оказалось не в состоянии даже поставить вопрос на всенародное обсуждение через референдум, то есть через высшую форму народного волеизъявления. Это означает, что ключевые параметры уголовной политики и конституционного развития де-факто выведены за пределы национального суверенитета и находятся под внешним контролем, наднациональных органов. 

С точки зрения теории государства и права, суверенитет предполагает верховенство внутренней власти в решении фундаментальных вопросов и прежде всего вопросов жизни, безопасности и наказания внутри государства. Когда же государство не может изменить собственную Конституцию или уголовно-правовую политику, даже опираясь на прямое волеизъявление народа, это свидетельствует о наличии внешнего иерархического уровня, стоящего выше национального правопорядка. В данном случае таким уровнем выступают международные правовые институты.

Таким образом, мы имеем классический пример ограниченного или делегированного суверенитета. Формально Кыргызстан является независимым государством, признанным в международном праве, обладающим всеми атрибутами государственности. Однако по существу он встроен в систему международных обязательств, где приоритет отдан не национальной воле, а универсалистским нормам, разработанным и продвигаемым внешними центрами силы. Это не уникальная ситуация для Кыргызстана — в той или иной форме с ней сталкивается большинство государств Центральной Азии.

Важно подчеркнуть: речь идёт не о правовом нигилизме и не об отрицании международного права как такового. Проблема заключается в асимметрии. Международные нормы декларируются как универсальные, но на практике применяются избирательно. Крупные державы и центры силы сохраняют за собой право интерпретации, исключений и двойных стандартов, тогда как малые и средние государства лишены аналогичного пространства для манёвра.

В этом смысле пример с отказом Конституционного суда,  это не частный юридический эпизод, а симптом более глубокой зависимости. Он показывает, что в странах Центральной Азии до сих пор не завершён процесс формирования полноценного суверенитета, в котором народ, а не внешние акторы, является окончательным источником власти. Государства существуют, но их стратегическая автономия ограничена рамками международного нормативного права, которое или не работает вообще или работает избирательно в пользу больших держав. 

Именно поэтому дискуссия о суверенитете должна вестись на уровне конкретных механизмов: кто принимает окончательные решения? И, где проходит граница между международными обязательствами и национальной волей народа?  Способен ли народ вообще через референдум реально влиять на судьбоносные вопросы. Пока ответы на эти вопросы остаются отрицательными, говорить о полноценном суверенитете страны, к сожалению, преждевременно.

Автор: Маликов К.К.

Редакция может не разделять точку зрения автора. Материал опубликован с целью ознакомления читателей с разнообразием мнений по данной теме.